Мой Тобка. Я прожила с ним рядом 8 лет и уже 4 года живу без него. За годы жизни с ним я плакала навзрыд два раза - когда его, щенком размером тогда с кулачок, нам принесли и когда спустя чуть больше 8 лет из того же дома его лишённое дыханья тельце выносили. Всё то, что было между, было наполнено лишь счастьем и любовью. Радостью.
Тоби мне подарили на день рождения. И это был сюрприз. Нечаянный. Нежданный. В ту пору мне, да и всем остальным в нашей семье казалось, что настоящие собаки - большие, а мелкие породы, тем более декоративные - ничто иное как на них пародия. С большим презрением смотрела я на дамочек с трясущимися на их руках карманными собачками, в розовых рюшах, стразах, платьицах и бантиках. А тут внезапно подарили мне, казалось бы, такого ж своего. Мне никогда не нравилось, да и не нравится сейчас, когда из этих ангелов делают люди или агрессоров-бойцов-грозу соседей, или, наоборот, бессмысленных игрушек. В приданом Тоби был ошейничек со стразами. Мы позвонили хозяйке его мамы, и та сказала, что когда он вырастет, то будет по породе своей (паудер пафф) очень пушистым, и надо будет нам завязывать ему на чёлке бантик. Бантик!.. Стразы и бантик!.. На моей собаке!.. Я плакала навзрыд и безутешно, как тот ослик Иа, которому однажды в день рожденья тоже посчастливилось, и даже не переживала, что малыш не ест. Мы думали его отдать. Но пока думали, шли дни, и малыш быстро очаровал всех нас. Первыми сдались мужчины, папа с братом. Мы с мамой держались дольше.
Я очень его просила вырасти побольше, и он как будто бы услышал. Большой собакой Тоби, конечно же, не стал, но вырос до собаки среднего размера. Но главное, что по характеру он оказался очень серьёзным, храбрым, умным, независимым, с большим достоинством, почти что совершенным существом. У Тоби был по-настоящему мужской характер, поэтому надеть на себя бантик он никогда бы просто даже не позволил и счёл бы оскорблением такую фамильярность.
Всё понимал и запоминал с первого раза, в отличие от нас, людей. Но по большому счёту ему даже ничего не надо было объяснять. Он не нуждался в воспитании, придя, похоже, в этот мир, в наш дом и нашу жизнь уже каким-то совершенным существом. Ни разу ничего не поцарапал, не испачкал и не погрыз, даже когда был малышом. Ни разу ничего не взял не своего, без разрешения, был очень от природы деликатен. Притом что жил он исключительно в квартире, был домашним, настаивал, чтоб его мыли каждый день, не слушая уговоры о том, что он и без того беленький и чистенький, и был от каждого мытья буквально счастлив.
На Тоби можно было спокойно оставить дом и знать, что он всё время, пока ждёт нас, просто спит. От Тоби не было в квартире ни запаха, ни шерсти, а была только радость.
Он любил играть, старался развлекать всех и всегда, особенно любил детей. Их прямо обожал. К нам приходили дети специально, чтоб поиграть у нас с Тоби. Папа сказал однажды, что есть, наверное, собаки пастушьи, охотничьи, служебные, а есть такие, как наш Тоби - "для радости". Тобочка обожал капусту и морковку, а также многие другие овощи и фрукты. Дружил с нашей капризной, старшей его птичкой, и как теперь я понимаю, он полюбил и понял её гораздо раньше, чем полюбили её мы.
У Тоби было много игрушек, я его ими баловала, зная, какой восторг они дарят ему, их было несколько десятков, все с пищалками (как он любил) и разные. И, выдавая каждую из них ему впервые, я для него её как-либо представляла, называя её имя: жираф, коровка, мишка, зебра, жёлтая гантелька, красная, синяя и т.д. У Тоби была целая конюшня, склад в углу одной из комнат, состоящий полностью из этих игрушек. Так вот, второй раз представлять и повторять их ему не было нужно, он запоминал все их названия с первого раза и приносил по просьбе нам из них любую.
Тобочка весил 8 килограммов, но я всегда была уверена, что если надо будет вдруг кого-то защищать, то он не задрожит, не спрячется, не убежит, а ринется вперёд, себя не пощадя.
Он был очень надёжный. И спокойный. При всей своей внешней подвижности и игривости очень спокойный где-то в сердцевине своей души. С ним рядом всегда было очень хорошо. И это говорят не субъективные эмоции, такой была его энергия.
Но как я ни старалась его сберечь (хотя и до сих пор корю себя, что делала прививки домашней собаке своей каждый год, бездумно следуя общемедицинским предписаниям о стандартных схемах вакцинации, критическое отношение к которым во мне развилось много позже), Тоби прожил менее половины средней собачьей жизни его породы. Внезапно выяснилось, что у него к восьми годам почти что не осталось почек. Три месяца мы старались хоть как-то облегчить его страдания, хронический гемодиализ для людей-то не всегда доступен, а для собак его и вовсе не бывает, и всё лечение их сводится, по сути, к разбавлению отравленной токсинами крови водой и мало-мальской компенсации элетролитного дисбаланса. Капельницы ежедневно, дома, в лечебнице, потом я подсчитала: с Тоби в лечебнице за это время мы побывали 70 раз.
И как-то, возвращая мне его с очередной многочасовой капельной процедуры, медсестра клиники сказала мне: "Он удивительный. Очень спокойный. Притом, что видно, что он ждёт, когда же его заберут, волнуется, что он в клетке лечебницы один, и ему больно, но в глубине души он очень спокоен. И это очень чувствуется. Я много видела в жизни собак разных в этих стрессовых условиях, работаю здесь много лет. Но таких, как он, не встречала ни разу." Она даже не могла чётко описать, что же конкретно имела в виду, но я поняла её сразу.
Тобочка был одним из самых совершенных учителей в моей жизни. Когда в припадках философствования разного рода претенденты на большие знания и мудрости нам говорят, что совершенные души не приходят в этот мир, а если и приходят, то только в телах людей, я пожимаю лишь плечами. Наверно, им не повезло в жизни, как мне, когда мне подарили маленького Тоби.
